1948 год. Весь мир восстанавливается после Второй мировой войны и пытается прийти в себя. Осенью в Вене знакомятся они — Пауль и Ингеборг, чтобы начать «время сердца», многолетнюю переписку друг с другом.
Андрей Слепухин и автор инсценировки Екатерина Августеняк не пытаются создать «жизненную историю» и реконструировать, например, знакомство Ингеборг Бахман и Пауля Целана на вечере сюрреалиста Эдгара Жене. Герои помещены в метафизическое пространство, словно их тела остались на земле, а они со своей любовью уже где-то в другом измерении.
Алиса Золоткова (Ингеборг) и Иван Стрюк (Пауль) существуют среди протяжных звуков, полумрака, бликов и теней, которые отбрасывают зеркальные экраны, где будут появляться стихи и тексты их переписки. Пространство формально разделено: зрители могут сидеть на местах-трибунах, действие разворачивается между ними, посередине. Актеры меняют локации, бродят по сценическому пространству, выходят на лестницу, оказываются в тени, появляются на ярком свете. По всему периметру сцены расставлены лампы, и как метафора домашнего уюта, который никогда не будет достигнут героями, и как своеобразные маячки — они загораются ярче, когда герои сближаются друг с другом, и гаснут, когда возникает тупик в отношениях.
Зрителям же кажется, что им предлагают выбрать чью-то сторону, кого-то пожалеть больше, но это лишь режиссерская уловка. Реальных героев сопереживания на сцене нет. Есть текст, который всех пережил. Он и есть главный герой, объект и субъект. Алиса Золоткова и Иван Стрюк на протяжении всего спектакля не становятся Ингеборг и Паулем, они продолжают оставаться актерами, которые рассказывают зрителям о великой истории любви.
Поворотными точками истории станут 1948, 1950, 1953, 1956 годы. Они вспыхивают на экране титрами. Между ними сотни писем, отправленных и неотправленных, возращенных и недошедших. В них личные, философские, поэтические и политические откровения. Ингеборг — Алиса Золоткова как бы вечно просит Пауля — Ивана Стрюка забрать ее и быть с ней. Пауль же слишком закрыт в своих переживаниях — глубоко травмированный трагедией Холокоста, жертвами которого стали его родители, он не может пойти ей навстречу. Он — противоположность Ингеборг, и их соприкосновение невозможно — актеры ходят по сцене, не касаясь друг друга. Они раз за разом встают по разные стороны экрана, и тогда строчки писем и стихотворений бегут по их лицам и телам. Иван Стрюк зачастую поворачивается к Алисе Золотковой лишь вполоборота, она же скрещивает руки на груди.
Полумрак, тревожные звуки, нечеткость силуэтов героев — важнейшее условие для существования текста на сцене. Алиса Золоткова в спектакле — сама сосредоточенность и собранность. Она словно транслирует идею Ингеборг о возможном их воссоединении с Паулем, надо только найти нужные слова. Но Иван Стрюк произносит текст Целана холодным, размеренным тоном. Для него слова уже найдены, но они никому не помогают.
Переписка, впервые поставленная на сцене театра, остается такой же, какой была и в реальности, — надмирной, лишенной быта. Она построена на тенях, полутонах и еле слышных звуках, которыми наполнен спектакль: Алиса Золоткова ритмично позвякивает связкой из двух металлических треугольников, существующих как метроном для слов; скрипит пол под ботинками Пауля, зрителю четко слышен каждый шаг героев. Музыка Дмитрия Власика отсылает к звукам космоса, протяжному гудению планет, но в ней слышатся и земные звуки: стук дождя по жестяному дну ведра, шелест и гудение электрических проводов на морозе.
В чтение писем режиссером встроены и записи живых голосов поэтов — в звучащих на немецком языке стихах как будто слышится аритмичное биение двух сердец: истерзанной ожиданием любви Ингеборг и страдающего от собственных переживаний Пауля. И только единственный раз происходит размыкание условного контура, заданного в спектакле: актеры встают друг напротив друга и Пауль — Стрюк начинает читать письмо Ингеборг, а Ингеборг — Золоткова письмо Пауля. До этого каждый читал лишь свои письма, но вот они наконец соединились. Вот они — немецкие поэты — на фоне послевоенной Германии пишут друг другу о советских и американских солдатах, о Рильке, Пастернаке и Цветаевой. Вот они — истерзанными сердцами стремятся друг к другу. Вот они — не могут быть вместе. И пишут письма, и дарят друг другу самое важное — собственную речь.
«Дай найти слова» — строгий, аскетичный спектакль, почти священнодействие, в котором Пауль и Ингеборг приравниваются к Орфею и Эвридике. Они бесконечно спускаются в ад и все никак не могут вывести из него друг друга. Этот ад послевоенной Европы оказался у каждого свой.
