Инна Зайцева, okolo.me, 22.11.2023
21 ноября на Малой сцене Театра юных зрителей имени А.А. Брянцева воспламенилась искра любви в романтичном черно-белом водевиле «Медведь». Режиссеру Илье Архипову удалось передать бурю внутренних искренних эмоций через маски, наполненное смыслом молчание через текст, тысячи красок жизни через черное и белое, крики боли и ярости через тишину, внутреннее напряжение через гротеск и глубокий психологизм через шутку. Премьера «Медведь» настолько же краткая и искрометная, как короткие рассказы А.П. Чехова и так же способна играть на струнах души зрителя, как великий драматург и писатель.
О Чехове писали, что, несмотря на гениальное владение словом, он «упразднил действие» и показал, что каким бы проводником в душу персонажа оно ни служило, это далеко не самый важный элемент сценического действия и всегда уступает молчанию. Илья Архипов пошел еще дальше и перенес действие рассказа в черно-белый фильм начала ХХ века. На лицах трех актеров: Екатерины Бездель, Дмитрия Ткаченко и Владимира Чернышева — белила. Глаза обильно подведены черными тенями. Актеры делают резкие движения, словно на ускоренной съемке. Каждый жест преувеличен, как и те чувства, которые передают персонажи.
Екатерина Бездель показала вдову Елену взбалмошной и аристократичной, строгой и способной на соблазн, скорбящей по ушедшему мужу и мстящей ему за измены своим страданием. Она сливается с тенью мужа, возвышающейся за экраном, словно насекомое в янтаре, застрявшее в своей обиде. Но маска из белил на лице, гротеск в жестах и чувственная ария в свете прожектора не позволяют поверить в ее искренность. Может ли горе быть позой, а слезы – фальшивыми? Когда они так прекрасны, в этом не остается сомнений.
Свидетелем тоски Елены становится помещик Григорий Смирнов (Дмитрий Ткаченко). «Ах, как я зол, я страшно зол. Военный я. Мне жалость не к лицу», — поет он, врываясь в царство меланхолии и тоски, где царят воспоминания о прошлом и нет планов на будущее. Прямолинейный, суровый мужчина уверен, что «все женщины – ломаки, кривляки, лгунишки», а любая кажущаяся полубогиней дама может оказаться крокодилом. Игры с женским полом у Григория закончились с таким счётом: двенадцать женщин бросил он, а девять женщин бросили его. Но в этот раз выиграть ему не суждено. Между Григорием и Еленой вспыхивает настоящее пламя, перерастающее из ярости в любовь. Каждый крик Елены, каждое ее оскорбление, как и каждая пощечина, которую приходится принять Григорию, только еще больше убеждают его в том, что перед ним «порох, огонь, ракета», а не подделка. И если изначально он требует расплаты, как финансовой, так и моральной, то к финалу грозный «медведь» теряет всю свою ярость. И за пределами слов начинается новый диалог, в котором есть только обмен взглядами и физически ощутимое притяжение, которому сопротивляться эти двое уже и не пытаются.
Самая устойчивая фигура – это треугольник. Третий персонаж спектакля – слуга Лука (Владимир Чернышев). В нем есть что-то от конферансье из «Кабаре» и «Труффальдино из Бергамо». Это и лукавство, и тонкое понимание противоречивых чувств Елены, и умение вовремя скрыться с места действия, особенно тогда, когда его помощь влюбленным уже не требуется. Лука – промежуточное звено между зрителем и героями, заговорщицки подмигивающий и тем, и тем, чтобы напомнить – здесь все не по-настоящему: и дуэль, и пистолеты, и убийство в цветущем черно-белом саду.
«Медведь» оставляет ощущение сказочности. В нем сливается очарование новых приемов постановки и классической драмы, узнавание себя и самоирония, ощущение пульса настоящей жизни даже там, где все вокруг кажется иллюзией. Самое значительное в этой постановке – актерская игра, которая благодаря искусству режиссера создает обширное пространство для анализа. Причем пафос творческого плана становится одной из важнейших составляющих замысла, в котором психологическое содержание роли получает новое значение – интимное и театральное, не стремящееся подражать действительности, и именно в этом принятии игры – абсолютно подлинное.
