ПТЖ, октябрь 2014
Адольф Шапиро сочинил взрослый спектакль, спектакль об уходе, спектакль о прошлом. Точнее так: Адольф Шапиро сочинил «Сны о вишневом саде» — о том, что будет жить в твоей голове, пока не погаснет последний островок разума. Из маленького американского городка с трамваем, аптекой и лавкой, где продается мороженое, из пышущих жаром полей и лесов с диким виноградом и земляникой режиссер и художник переносят действие в пространство родных берез, которые тонкими голыми прутьями протыкают потолок в зале ТЮЗа. Тут и там — струганые скамейки, длинный деревянный стол, зеленые кресла будто из деревенского клуба, где по вечерам крутят кино — в глубине сцены огромный экран со скромной эстрадой, около которой — пианино. Шарики желтых одуванчиков надежно спрятаны и запаяны в банки, рядами расставленные в высоченном шкафу справа. Это — единственный яркий акцент в ровном, рассеянном, иногда уходящем в темноту, но чаще всего — блеклом свете наступившего вечера. Этот спектакль захватывает энергией юности в первые минуты действия — когда герой Ф. Федотова — Дуглас вылетает с помоста на роликах и объезжает все пространство, искусно созданное Александром Шишкиным, когда выбегает на сцену и рассыпается, звеня молодыми голосами, толпа молодежи. Но вскоре становится очевидно, что «молодое вино» — пока лишь орекстровка, скрепляющая отдельные, бенефисные эпизоды «взрослых актеров», безупречно подобранных под образы из романа — от больших до малых, от Полковника Сергея Дрейдена до Старьевщика Бориса Ивушина. И дело не в том, что студенты играют гораздо слабее звездного состава. Среди молодежи много хороших, ярких индивидуальностей — и Федор Федотов, исполняющий роль Дугласа, и Илья Божедомов — Том, и Никита Марковский — Джон. Но в спектакле трудно ощутить то, что пленяло при прочтении книги, — магию повседневной жизни, метафизику детства, когда материальное и идеальное еще не разъединены рефлексией, когда тело и сознание погружены в мощную симфонию звуков, запахов, цветов, жары, темноты, света. В спектакле, кажется, всему этому дан обратный знак — есть энергия ухода, и с каждым актом тема смерти все более очевидна. И это, наверное, самая большая потеря, если говорить о соотношении повести и спектакля, — потеря плотности ощущений природного мира, дыхания детства. Плюс на минус. Вместо рождения, которое внезапно переживает Дуглас среди летнего дня, каждой клеткой ощущая: «Я живой», вместо откровения Тома: «Жизнь — это одиночество», вместо дней, напоенных ароматами так, что их можно вдохнуть и выдохнуть, — словом, вместо проживания каждого дня как предельного мига бытия, молодежи предложено участвовать в похоронных ритуалах. Каждая сцена неизменно заканчивается смертью, и лето превращается в бесконечную церемонию прощания. Вот бабушка произносит свой прощальный монолог, уходя из этого мира, — прекрасно сыгранная Татьяной Ткач история. Худощавая, сильная фигура в черных кирзовых сапогах, крепко стоящая на земле, красивое лицо с чуть жестковатыми складками в уголках губ, стержень в голосе и в спине — она напоминает всех сильных деревенских женщин сразу, тех, кто поднимал хозяйство, внуков, дочерей. Она — стержень мира. Вынь этот стержень — и рассыплется семья на осколки. Вот история бывшей актрисы, миссис Бентли, гротескно, отважно, блестяще сыгранная Антониной Введенской. Рыжая копна волос, сухая фигурка в черном платье, она бегает за молодыми девицами, раздает свои сокровища и искренне пытается им доказать, что она когда-то была маленькой девочкой. И в ее голосе, ломающемся от обиды, детства больше, чем в жестокосердных девушках, которые убегают толпой, унося самое ценное: бантик, ободок, платье, всю ее прекрасную жизнь. Беда в том, что в этом эпизоде и девочки — не совсем девочки, а молодые, оформившееся актрисы, которые, слава Богу, не играют девятилетних девчушек, но уже не так прозрачно звучит у них это жестокое удивление детства: «По правде сказать, вам никогда не было десяти лет, да?» Условность не дает почувствовать в полной мере этот конфликт — детства и старости, поэтому вдвойне больно за миссис Бентли — слишком сильно давят на нее юные красотки, слишком беспощадной получается драма старения, слишком страдающей — миссис Бентли. Вот история полковника, его играет Сергей Дрейден, который проводит свою роль, неподвижно сидя в кресле. И лучший момент тот, когда он пытается докричаться в трубку, из которой доносится шум большого города, — и нам всем отчаянно хочется туда, в жизнь, где есть гудки транспорта и речь толпы на незнакомом языке, отсюда, из замкнутого пространства — комнаты ли полковника, спектакля ли. После его ухода появляется траурный ансамбль молодежи: девочки и мальчики торжественно несут музыкальные инструменты и складывают их на то место, где стояло кресло полковника, пытаясь выразить на лицах взаправдашнюю скорбь. Неудивительно, что зал словно выдыхает счастливо, когда во втором акте в полную силу вступает дуэт Сергея Бызгу и Анны Лебедь. История о том, как Лео Кауфман решил создать машину счастья и чуть было не разрушил свой брак, — финальная и, пожалуй, наиболее точно попадающая в атмосферу повести Брэдбери. В прекрасной еврейской семейке Лео и Лины есть все — смех, слезы, доморощенная философия и вечный абсурд бытия, много детей — обязательно музыкантов или, на худой конец, танцовщиков, собравшихся за одним длинным столом. Черное и белое — сумасшедший изобретатель и такая земная жена. Но главное — есть любовь, и эта история про то, как самые большие беды случаются от самой большой любви, где двое спаяны в одно, где наконец небо и земля соединились. Сергей Бызгу играет абсолютно чаплинского персонажа — маленького человека с огромным сердцем и такой же обреченностью на трагикомический конфликт с миром, который искренне не понимает, отчего его добрая, мудрая жена плачет и собирается разводиться, отчего она не разрешает их детям подходить к машине, в которую он вложил все, все, что у него было, — все знание, всю фантазию, всю любовь. В спектакле много эскизов, набросков, которые, реализовавшись, смогли бы, наверное, вытянуть светлое начало в истории. Но очевидно, что режиссер воплощал темы, которые ему были близки. И вдруг оказалось, что нет повести печальнее на свете…
