Анна Самсоненко, ПТЖ Блог, 11.12.2020
Пора пощечин прошла после тюзовской премьеры: треск и оглушительный трезвон комментариев ВКонтакте поднялся, всколыхнул уходящий год искусства!
Боролись за Пушкина, за Солнце, за детей, за добро и проч., и проч.
Говорили: все сброшено с парохода и предано анафеме авангарда!
«Сказки Пушкина» — пощечина общественному вкусу!
Только вымолвить успели, как одернулись. Прямые отношения с литературой не всегда ведь в театре уместны да полезны. В нашу-то «пост»-эпоху. Впрочем, кабы какой другой-де автор… А когда Пушкин — игра сложная, принудительная даже. Сбрасывать не получится, объясняться придется.
Да, кабы другой какой текст… А когда сказка — стихотворный «жесткий» текст, от которого не отступить, — тоже объясняться. Когда сказка Пушкина — текст, жесткий вдвойне, канонический втройне и проч., и проч., — то же вчетверне. Его, текст такой, трудно, да и невозможно почти со сцены излагать.
Так велел-де Пушкин: не отменить и незачем, в общем-то, «в драматизм» разворачивать и театром маяться.
Что ж поделать: надо или слышать да ловить проблему — например, в районе ритмических конструкций, или уж сдаться — и Пушкину, и детям, и театру и проч., и проч.
Режиссер «Сказки о Царе Салтане» Антон Оконешников угодил всем: сдался детям, но лихо подмигнул ценителям большого Искусства.
Так и начал он сказывать: не боремся за Пушкина. Свет приглушен, выходит конферансье, лицо от театра, проверяет, все ли к спектаклю готово. Да в середине действия снова покажется это лицо из-за занавеси — актриса не вовремя реплику свою произнесла. Да еще раз, и еще, и снова что-то лицо проверит, и что-то объявит. Так и повелось: будет «театральная» дистанция.
И дальше вписываются прямо по курсу. Из зала — ведь условились мы — выходит мальчик годов так шести отроду под руку с мамой. Мальчик не может уснуть, потому что нет дома отца. Но отец не придет. Уехал за тридевять. СМС не написать — недоступен телефон. Сказывает дальше Оконешников: сбрасывает Пушкина в лоб. Мол, то, что сейчас увидите вы, — Пушкин такой, каким бы его ребенок рассмотрел. Потом снова в лоб про «сегодня» и про дистанцию — выходят оркестранты в кепках. Такие обозначения хоть и проще всего, да уж пускай, коли понять детям легче: будет или то из Пушкина, что интересно режиссеру и театру, или будет не Пушкин, а что-то другое, что тоже, верится да скажется, интересно.
А потом голос за сценой говорит: «Разбудим душу сказки». Вот тут и поиск начинается — того, что можно душой увидеть да назвать.
Точно — не серый фон бессмысленности. Серого нет, и даже нет фона в привычных смыслах. Вот диво с колосников спускается: фигуры геометрические, цветами яркими подсвеченные. Кружки да квадраты, прямоугольники да ромбы. Костюмы на актерах этой же стилистикой раздышались: кокошник круглый, да солнце на головах, да юбчонки буквой «А», да платьица с линиями и волнами, буденовки да косоворотки. И все-то цвета везде простые. Локальные, природные, несмешанные — красный да желтый, синий да зеленый. Все — в простое светлое сегодняшнее. Историческим оптимизмом пропитанное. Художник-постановщик Елена Жукова, объявив диктатуру глаза, сыскала право на существование. Утвердив цвет, линию, форму как говорящие величины, нашла путь к развитию!
Да не просто путь этот нашелся, а разыгрался. Ритм вдруг объявился: вот встанут в белое одетые князь Гвидон с Лебедью на авансцене, а за ними по бокам красный царев двор — треугольник видится. А вот в конце поворотный круг три группы прокатит: кроватку красную с мальчишкой, белую пару счастливую да свиту всю красную Салтана. Ритмически все выстроено — ведь и цвет ритмом может дышать, и геометрия ритмическому не чужда — да как бы все не нарочно, как бы намеками. И чтобы глазу детскому проще да понятнее было.
Да хитро все с ритмом и дальше сказывается. Не просто читают Пушкина, а пропевают под громыхание живого оркестра, и не просто пропевают, а поделена литература пушкинская на эпизоды, где в каждом — своя особенная песня да интонация. То протяжно Лебедь запоет, то Повариха с Ткачихой бойко загогочут. Эти водевильные куплеты — часто на авансцене и на зрителя — снова, бишь, о «театральной» дистанции молвят. Да все так размерено и четко выверено в пениях этих — основательно строили!
Но скоро все-таки и сказка сказывается — потому что именно сказка-то и сказывается, несмотря на все языковые ухищрения. Языки — что музыка, что литература, что сценография — не сходятся в одно — в ритм. Голова всему — сюжет да слово! Не звучание да не «гул толпы». А вот прямо так: был-де царь Салтан плохой, отправил жену с сыном в бочке по морю, а князь Гвидон из бочки этой вышел, Лебедь нашел да счастливо поживать стал.
Разыгрывают именно сюжет, но нескучно, весело да ярко. Коли Салтан (Александр Иванов) не белый-пушистый, какова Лебедь (Анастасия Казакова), а злой, коварный и опасный дурак — именно таким его подглядела у Пушкина команда Оконешникова, — то будет он в красное одет. Коли князь Гвидон (Иван Стрюк) ножкой-то топнет в бочке, то прямо так, что сцена готова обрушиться и ударной волной все отхлынет. Коли уж честные гости на кровать слоновой кости положили молодых и оставили одних, то на ромбе появится надпись: «Не беспокоить». Коли в те поры война была, и бился долго и жестоко царь Салтан, то затянут сцену в красный, сирены будут вопить да бомбы разрываться. Коли превратится Гвидон в комарика, чтобы подглядеть, что делается в царстве славного Салтана да что молвят про Буян, то на прямоугольнике, который с колосников спустят, изобразится комарик «под» витрувианского человека. Хорошо шутят! Да все-таки шутят именно сюжет и про сюжет.
Сказка, наконец, сказалась и дело сделалось. Был час выбора: превратить Пушкина в ритмические организованные звучания или снять сюжет да играть «со стихов». Оконешников выбрал сюжет, но от «души сказки» все-таки не отказался и понял, что она будет в районе ритмов. «Душа» пушкинская у него такая — иронически (а ирония здесь явно в футуристские дали глядела) опосредованная: Оконешников оставил все отношения с ритмом в «детской вариации» — чем прямее, ярче да ритмически четче, чем больше плакатности, тем интереснее. И никакой натужности! Да и хорошо ведь, когда Пушкин веселый, а не занудный, коли главное не в тексте, а в том, чтобы рассказать да показать сказку разными способами.
Ведь самому старшему из нас в этом театре должно быть 30 лет. Теперь — не робеть да стоять на глыбе слова «мы» среди моря свиста и негодования.
