Алина Арканникова, Петербургский театральный журнал, 17.05.2024
Сбрендивший чиновник бегает по всему Петербургу в поисках собственного носа — чем не сюжет для буффонады? В спектакле Тимура Кулова и правда много смешного. Образы фигурантов дела — броские шаржи, да и сам майор Ковалев после утраты органа чувства — только пародия на майора Ковалева-прежнего. Вот только песня совсем не о том.
Герой незаметно для себя превращается не просто в клоуна, а в грустного клоуна. Потеря носа оказывается фатальной: человек перестает вписываться в алгоритмы реальности. И мир вдруг предстает перед ним в совершенно другом качестве.
От арьерсцены до правой стены протянулся подиум. Это и барная стойка, и танцпол, и стол в полиции, и что только не. Сама же площадка на три четверти пуста: только в левую ее часть, в круглое пятно света на авансцене время от времени будут выскакивать персонажи спектакля.
Отправная точка — двое полицейских (Виталий Кононов и Илья Божедомов) сидят в баре и обсуждают дело майора Ковалева, как мы понимаем позже — потому, что он их замучил, и надо уже найти его нос, как бы бредово это ни звучало. Так что связь между сценами условна: по сути, все происходящее вплоть до финала — ментальное кино в сознании следователей, реконструкция событий, имевших отношение к носу и его (бывшему) обладателю.
Демонстрация радостей и горестей майора Ковалева поначалу проходит в ироническом ключе, обещая детективно-фарсовую историю в дальнейшем. Но не тут-то было. Оба следователя оказываются втянуты в дрейфование по жизни потерпевшего — скрипка играет без музыканта, хвост виляет собакой. Впрочем, кто есть кто?
В действительности пространство и сюжет спектакля Кулова — петербургская фантасмагория. Действующие лица — странные и прекрасные химеры, которые вырастают на ее ландшафте из нескольких строк текста, из беглого описания. Их всех прибивает к барной стойке — и вот она уже походит скорее на гранитную набережную, на ту ее часть, что спрятана глубоко под водой.
Режиссер (он же автор инсценировки) дописывает сюжетные линии, словно рассказывая, что осталось за кадром гоголевского повествования. Трюк в том, что образный ряд текста сам по себе — чистая парабола: произошедшее с майором Ковалевым не объясняется и не трактуется попросту никак, в этом и красота. Так что тут дописывай не дописывай, а результат все равно один: случилось Нечто.
Впрочем, высокая степень поэтической условности не мешает актерам жонглировать вполне себе раблезианскими гэгами. Здесь все и смешно, и трагично одновременно. Сама история майора Ковалева бликует очевидной двусмысленностью: названная, но не показанная потеря носа кажется житейской мелочью по сравнению с тем, что посреди спектакля главный герой превращается в женщину — и вот это уже показано абсолютно конкретно. Майор Ковалев в начале (Дмитрий Ткаченко) полон сил и довольства собой. Вот он под ритмичную музыку, словно взятую с модного показа, вышел в луч света на авансцене, провел рукой по коротко стриженой голове, сверкнул взглядом и ленивой полуулыбкой. После происшествия от образа мачо не остается и следа. Новый майор Ковалев (Анна Лебедь) — перепуганная молодая женщина, у которой нервы уже явно на переделе. Взъерошенная голова, распахнутые глаза, мешковатая мужская одежда и океан тревоги — что точно приобрел майор Ковалев в результате своего преображения, так это рефлексию. И отчаянное желание найти нос, конечно.
А Нос — это теперь самостоятельное действующее лицо. И играет его не кто-нибудь третий, а тот же Ткаченко. Правда, там, где был покоритель женских сердец, теперь этакий Шариков: вроде на человека похож, но хрипит и брызжет слюной все-таки как-то не по-человечески. Отправляясь на поиски Носа, Ковалев-новый встречает карикатуру на собственное альтер эго, или, если угодно, на собственную мужскую сущность, которая ни с того ни с сего его взяла да покинула.
В какой-то момент реконструкция событий, которую производят двое полицейских, докручивается и до первого посещения майором Ковалевым их отделения. Усердные стражи порядка честно вспоминают, как заставили его побегать по этажам в надежде сказать в итоге «приходите завтра». Но майор Ковалев не сдается (устраивает истерику) и в конце концов добивается возвращения носа.
И тут герой уже остается наедине с собственной бедой: нос вернулся домой, а как дальше жить — непонятно. Теперь мы видим происходящее не глазами полицейских, а вроде как своими собственными. Тут-то и достигают апофеоза интригующие попытки майора Ковалева воссоединиться со своим подлинным «я»: герой отыскивает врача (Никита Остриков), который может приставить что угодно к чему угодно. Вот только чудо-хирург все норовит отказаться, намекая, что не стоит делать из Шарика — Шарикова…
А тем временем в баре разворачивается совершенно другая драма. Читавший «Нос» один раз и давно и не вспомнит, что у майора Ковалева была невеста — Подточина. Правда, и сам майор Ковалев, утратив нос, кажется, напрочь забывает о ее существовании.
Героиня Анны Мигицко одновременно похожа на Бритни Спирс и дочку городничего из «Ревизора». Розовое платье, жвачка, светлые волосы, броский макияж и, наверное, горсть бижутерии. Несгибаемое упрямство во взгляде и что-то необъяснимо детское в лице. Мрачный подросток, которого насильно одели в светленькое; милая девочка, которая вообще-то и не милая, и вполне себе совершеннолетняя. Но мама (Аделина Любская) решила выдать ее за майора Ковалева — и все, остается только смириться, потому что глубина абьюза в семействе Подточиных, видимо, не поддается терапии.
Хмурая, обиженная на весь мир, героиня входит в бар, сдвинув плечи и громко топая. Падает на стул, просит воду. Поворачивается, встречается взглядом с барменом (Данила Лобов) — в таком образе в спектакле предстает только вскользь упомянутый в повести Филипп Потанчиков. Включается красный свет — ну и все. Как в кино. И назад уже не отмотаешь, и тут же где-то в тишине негромко начинает играть «Creep» — самая известная песня Radiohead, пронзительная история о неустроенности, тоске и невыносимой любви.
Звучащее все громче «I wish I were special, you’re so fucking special» выводит ситуацию из плоскости комического. Где-то далеко и глубоко, на обочине мира, который крутится вокруг чиновника, потерявшего нос, встречаются две любящие души — и из этого, конечно, ничего не выйдет.
Невеста майора Ковалева вдруг словно выходит из вынужденного анабиоза — расправляются плечи, зажигается живой и теплый огонек в глазах. Совершенно непонятно, почему поэт с романтическими кудрями полюбил именно ее, а она — именно его. Да и неважно. Два героя третьего плана, две эпизодические роли в страстях большого мира, они встречаются, чтобы вместе посмеяться, вместе помолчать и потанцевать под Radiohead. Вот только когда Потанчиков с пеной у рта кричит «ведь я люблю вас, Пелагея Александровна!», та осаждает его резонным вопросом: «Какая я вам Пелагея Александровна?» Потанчикову автор посвятил всего полторы строчки, а Подточиной не дал даже имени. И смешно, и трагично. «But I’m a creep, I’m a weirdo».
На таком фоне иначе начинает звучать история майора Ковалева. Герой Анны Лебедь настолько напуган и настолько поглощен желанием вернуть нос, что даже не успевает подумать, точно ли ему (ей) нужно это воссоединение. В мире людей-функций страшно оказаться нелепой комической фигурой. Вернее, страшно осознать собственную комичность. Майор Ковалев вдруг обнаруживает в себе такое же недовоплощенное существо, такое же с трудом переводимое «creep», как и Подточина-младшая, как и Потанчиков.
В один чудесный день можно проснуться и понять, что ты — совсем не то, чем привык себя считать, увидеть, как привычная и удобная концепция реальности разваливается. Об этом песня из бара, об этом и комичный, в сущности, сюжет о потере и органа чувства, и части социальной маски. И майор Ковалев, движимый инстинктом самосохранения, отлично понимает: мир выплюнет его на гранитную набережную, если он не вернет себе привычную функцию.
Главное — не начать думать, главное — не начать чувствовать. Не то можно кончить, как Подточина, к удивлению полицейских, сиганувшая с моста. Майор Ковалев бежал к своей цели так быстро и отчаянно, что нос в итоге к нему вернулся даже без хирургического вмешательства. И на том самом месте, где под огромным белым полотном лежала, как Офелия с картины Милле, его невеста, теперь оказывается сам Ковалев — Ткаченко. Цел и невредим.
Суета, которая закрутилась из-за метаморфозы майора Ковалева, теперь уляжется. Призраки разлетелись, кто-то уйдет на дно, а кто-то снова примется сновать по петербургским улицам. Теперь можно не беспокоиться: каждый выбрал свою роль. И только пылинки меланхолии повисают в голубом дыме. Ведь все могло быть иначе.
