Дмитрий Ткаченко – один из ведущих актеров СПб Театра Юных Зрителей им. Брянцева. Часто ходят не просто в ТЮЗ, не просто на Чехова или Шекспира, а именно на Ткаченко: для тридцати с небольшим лет – немалое достижение. Да и театр его любит и ценит: главные роли в «Ромео и Джульетте» (Ромео), «Обыкновенном чуде» (Волшебник), в «Алых парусах» (Капитан Грей), «Носе» по Гоголю (Нос майора Ковалёва) и в «Маскараде» Лермонтова (Арбенин). Самому артисту особенно по душе роль «нестарого помещика» Григория Смирнова в «Медведе» Чехова. Об этом и о многом другом Дмитрий любезно согласился рассказать «ЭГОИСТУ»
Я прочитал в вашей биографии, что вы учились на пианиста. Почему вам не захотелось стать Денисом Мацуевым и вы выбрали драмтеатр?
Дмитрий Ткаченко. Предрасположенность к игре на фортепиано у меня была. Мне это давалось, как ни странно, легко – не знаю, почему. С другой стороны, я учился в математической гимназии, пошел туда по стопам отца. А вот мама занималась моим доп. образованием, чтобы я развивался разносторонне, – она в нашей семье отвечала за творчество. Она потом и брата моего младшего отвела в танцевальный коллектив.
Это все происходило в Перми?
Д. Т. Да. Родители у меня врачи. Музыкальной школе я долго сопротивлялся, устраивал какие-то истерики, но тем не менее занимался. Когда я заканчивал, меня прямо с экзамена позвали в музыкальное училище. Но мы подумали тогда с родителями и решили, что лучше я закончу математическую школу. Но уже тогда я понимал, что мне математика и точные науки, с одной стороны, интересны, а с другой стороны, ничего в моей жизни они решать не будут. Поэтому школу я заканчивал, уже зная, что свою жизнь я ни с экономикой, ни с физикой точно связывать не буду. А навыки игры на фортепьяно мне пригодились уже в моей нынешней профессии.
Скажите, а как же вы все-таки стали драматическим артистом?
Д. Т. В какой-то момент я понял, что хочу связать свою жизнь именно с творчеством, и попытал счастья в Москве. В Москве я никуда не смог поступить, в двух вузах с третьих туров слетал, в результате остался в Перми и попал к прекрасному мастеру Виктору Афанасьевичу Ильеву. И я считаю, что основную актерскую школу я за два года учебы получил там. Потом уже – за перспективой – я переехал в Петербург, потому что понимал, что в ведущих театрах Перми мной и моими однокурсниками не были заинтересованы, поскольку там уже были набраны свои курсы. Мои однокурсники, пермские ребята, сейчас в основном кто в Ижевске, кто снимается плотно в кино, кто в Москве, кто ушел в режиссуру. Работу в местном театре, о которой мы все мечтали во время учебы, получила только одна моя однокурсница.
И каким вы увидели город на Неве?
Д. Т. Я оказался в Петербурге в 2012 году, и, разумеется, город произвел на меня очень приятный культурный шок, потому что вся архитектура, красота этого города, его какая-то особая атмосфера – все это очень сильно оказалось мне по душе. И своей необычной погодой, и людьми Петербург меня обаял, что ли. Поэтому какого-то отторжения или того, чтобы я здесь себя как-то некомфортно чувствовал, в отличие от Москвы, у меня не было.
А чем Москва не зашла?
Д. Т. Москву я просто не перевариваю. Каждый раз, когда я где-то оказываюсь – по работе, езжу на пробы, – то в первую очередь для меня важны люди, с которыми приходится общаться. А в Москве все куда-то бегут, постоянная суета, потом в Москве нет такого открытого неба, как здесь, в Петербурге. В Петербурге в любом месте ты можешь посмотреть наверх, и ты увидишь небо, а в Москве всегда что-то тебе как будто в глаз лезет.
Мне посчастливилось видеть вас в трех спектаклях. А где бы вы хотели сыграть еще? У вас есть какие-то мечты о ролях, которые вы хотели бы и могли сыграть, если бы вы сами выступали как собственный продюсер?
Д. Т. Если как продюсер, я бы, наверное, занимался кино. Театр – это больше о том, как судьба распорядится. Я задумывался о режиссуре, но пока что, наверное, мне в эту сторону двигаться рановато. Еще лет пять, наверное, или семь я в эту профессию точно не пойду, потому что я считаю, что режиссура – это очень большая ответственность, и совсем не каждый должен в нее окунаться, потому что неизвестно, как ты оттуда вынырнешь, что это будет и что для этого нужно…
Вы боитесь неудачи, провала?
Д. Т. Нет, неудач и провалов я не боюсь. Наоборот, неудача и провал – это возможность движения вперед и развития, потому что, если бы все у нас было постоянно хорошо, мы бы никуда не двигались, а стояли на месте. Так же и в актерской профессии: я не могу сказать, что все, что я сделал на сцене, мне нравится. Из того, что мне бы хотелось еще сыграть, отбросив все обстоятельства, для актерского багажа, я, наверное, сыграл бы «Гамлета», что-то из Вампилова. Хемингуэй мне нравился всегда, его персонажи.
В «Маскараде» вы блистательно играете Арбенина, а ведь, с обывательской точки зрения, Арбенин, мне кажется, это просто мрачный подонок. Лермонтов явно срисовывал его с самого себя…
Д. Т. Мне все-таки кажется, что Лермонтов в «Маскараде» видел себя в роли Звездича.
Звездич, в моем представлении, в моральном отношении тоже недалеко ушел от Арбенина, просто Звездич тряпка и слабак, а Арбенин сильный злодей, закоренелый.
Д. Т. Да, у них огромные проблемы с моралью: там вообще мало положительных персонажей. Но Арбенин – пример того, что в нашей жизни очень часто встречается, о чем очень многие говорят…
…И о чем мы периодически читаем в криминальной хронике.
Д. Т. О чем, к сожалению, мы читаем уже постфактум в криминальной хронике, о чем рассказывают многие женщины – это пресловутое домашнее насилие. Слава Богу, сейчас какие-то законы вроде бы принимаются на этот счет. В «Маскараде» Лермонтов сделал своего рода разоблачение светского Петербурга – изобличил, показал всю грязь и всю черноту этих праздных людей.
Я думаю, что помимо прочитанного им «Отелло» Шекспира на Лермонтова произвела сильное впечатление дуэль Пушкина. Полагаю, что эти трагические события также отразились в описании приступов ревности Арбенина.
Д. Т. Для меня там дело было вообще не в ревности – там на самом деле история о мании величия, о психическом нездоровье. Арбенин ощущает себя Богом, против которого вдруг все ни с того ни с сего восстают. Против его устоев, против того, как он говорит, как, по его мнению, все должно быть. А окружающие только поощряют это его самоощущение. То есть это человек с какой-то большой травмой, он психопат, абьюзер, как это принято сейчас говорить, высококлассный манипулятор.
Но получается, что в ходе драмы он сам стал жертвой манипуляции?
Д. Т. Жертвой манипуляции он стал из-за Казарина, потому что Казарин со Шприхом, в нашей трактовке, решили произвести эту манипуляцию потому, что Казарину нужен был прежний Арбенин.
Если выражаться совсем просто, они хотели его приземлить.
Д. Т. Не то чтобы приземлить, а вернуть того Арбенина, каким он был раньше, до Нины. Потому что вся его жизнь с Ниной – это только его желание закрыться от прошлого, спрятаться, чтобы его никто не трогал, желание быть похожим на какого-то идеального человека с общепринятым жизненным укладом.
В «Маскараде» Сусанны Цирюк, как в некоторых голливудских фильмах, почти каждый кадр «залит» музыкой. А как вам музыка композитора Василия Тонковидова, которая звучит во время вашей игры на сцене?
Д. Т. Мое мнение об этой музыке достаточно противоречивое. Местами это туда, куда нужно, местами, мне кажется, что нет, что можно было подыскать какую-то другую атмосферу. Но я стараюсь в это не лезть: в плане саунд-дизайна у меня вопросов нет – все, о чем мы говорим, в музыке тоже присутствует, не мешает и даже наоборот – часто лично мне очень помогает.
Скажите, а какая из ваших актерских работ на сегодняшний день вам самому нравится больше других?
Д. Т. Конечно, чеховский «Медведь» – это мой самый любимый спектакль из тех, которые сейчас идут на сцене ТЮЗа. Во многом это заслуга замечательного режиссера Ильи Архипова.
По вашему мнению, в репертуаре театров Петербурга, России сегодня есть все что нужно или чего-то не хватает?
Д. Т. Я думаю, что русский театр является одним из самых богатейших в мире. При этом временем, в котором мы живем, мы поставлены в определенные условия выражения, высказывания. Но в данный момент, мне кажется, что театр, особенно в Петербурге, находится в очень большом плюсе. По количеству и качеству режиссеров, постановок, которые сейчас идут, по количеству театров, которые гремят на всю страну, мы далеко впереди. Да и в других городах России театр сейчас процветает. Мне кажется, у нас всего хватает. А если чего-то не хватает, для этого молодая режиссура и существует. С другой стороны, мы, к сожалению, живем в продюсерское время, когда все по большей части делается для коммерческой выгоды. Очень нередко случается так, что находятся какие-то бриллианты – чаще всего это фестивальные работы, – которые широкому зрителю так и не удается посмотреть. Тем не менее есть основания надеяться на лучшее.
Вячеслав Кочнов, «Эгоист», 15.10.2024
