ВЯЧЕСЛАВ КОЧНОВ, Zavtra.ru, 21.01.2022
Не знаю я, где святость, где порок,
И никого я не сужу, не меряю.
Я лишь дрожу пред вечною потерею:
Кем не владеет Бог — владеет Рок.
Зинаида Гиппиус
Человеческая жизнь начинается трагедией: рождаясь, человек кричит от боли и страха неизвестности. И заканчивается также трагедией: умирать человеку и больно, и страшно. В этом все люди едины. Различны мы только в том, как проживем промежуток между этими двумя неизбежно предопределенными трагическими точками. Вопрос в выборе пути и в мотивации.
Примерно так сформулирована генеральная мысль спектакля прославленного болгарско-российского режиссера Александра Морфова «Антигона» по пьесе Жанна Ануя на сцене СПб ТЮЗа. Точнее, не совсем Жана Ануя. В подзаголовке на афише мы можем прочесть: Импровизация театра по одноименным пьесам Жана Ануя (перевод Валентина Дмитриева), Софокла (перевод Марии Буланской) и фрагментам произведений Рои Хена. И все же Антигона, хотя и переименована Морфовым в АнтИгону, в его постановке по сути своей остается той же софокловской и ануевской Антигоной: ради любви к брату она жертвует своей жизнью.
…Мысль о том, что на сценах российских театров трагически мало античного театра, совсем не нова. Мало того, она как бы и очевидна. Так же как и то, что Эсхил и Софокл, от каждого из которых осталось всего-то по семь драм, не просто великие трагики, они – создатели жанра, вместе с Еврипидом – основатели всего европейского драматического театра как такового. Казалось бы, в чем проблема? Ведь любая уважающая себя Филармония на любом континенте имеет в своем репертуаре все девять симфоний Бетховена и все шесть Чайковского!
Что касается античного театра, спустя два с половиной тысячелетия после создания главных шедевров древнегреческой сцены многое, мягко говоря, изменилось. И не каждый постановщик решится работать с таким сверх-антикварным материалом. Для среднестатистического зрителя смотреть классическую «нафталиновую» постановку «Царя Эдипа» или «Прометея» было бы крайне сложно: скорее всего, несмотря ни на какие внутренние достоинства великих трагедий и режиссерские ухищрения, пришлось бы делать умное лицо и дико скучать. Удовольствие от такого мог бы получить только утонченный знаток древней истории и законченный эстет, коих сейчас, впрочем, как и всегда, единицы – на зал не наскребешь. Поэтому выход один – нужна адаптация сюжетов к нашим дням.
Театр, конечно же, пошел на определенный риск, доверив талантливому болгарско-российскому режиссеру постановку такой архаики. Однако, как известно, риск благородное дело, и в данном случае он совершенно оправдался, потому что постановка «Антигоны» Морфовым, при всей ее экстравагантности и необычности, несомненный шедевр.
Александр Морфов, давно привыкший побеждать, взялся и, судя по многим показателям, у него получилось попасть в самое яблочко. Ставя античный миф, он умудрился, перефразируя заголовок известной пьесы Мусоргского, поговорить с живыми современными людьми на их сегодняшнем живом языке.
Чтобы упростить процесс адаптации классического сюжета «Антигоны», он в основу взял текст драмы Жана Ануя, а сама история возникновения этой пьесы – уже детектив.
Ануй создал свою «Антигону» в 1943 году в оккупированном немцами Париже, и тогда же и там же она была поставлена! Понятно, что она имела огромный и скандальный успех, потому что в фигуре царя Фив Креона легко угадывался профиль главного диктатора Европы тех лет, и в этом, собственно, и была фишка.
У Морфова, конечно же, другая эпоха и иные акценты. Образ Креона в таком великолепно вальяжном воплощении з.а. России Бориса Ивушина слеплен с американского босса мафии, не просыхающего от виски, с сигарой, эстета, любящего послушать Моцарта, пофилософствовать о мироустройстве и – по словам, произносимым в прологе Корифеем хора (Кузьма Стомаченко), «читать книги и ходить по антикварным лавочкам». Он – по природе своей не глупый и не злой человек, он не хочет никого наказывать, казнить, но он – заложник своего положения, трона, традиций Фив, а в обобщающем смысле – Рока, о чем так глубоко однажды сказала Зинаида Гиппиус (см. эпиграф): Кем не владеет Бог — владеет Рок.
Морфов подчеркивает: не Креон сочинил указ о запрете похорон Полиника, он его только подписывает, потому что… не может не подписать. В основе – страх: он боится нарушить традиции и повторить судьбу того же мятежного Полиника или Антигоны, которую он вынужден казнить, хотя и очень не хочет этого.
Кто же сочинил этот проклятый указ о запрете захоронения праха брата Антигоны? Морфов отвечает: никто. Или некто. Человек в офисном костюмчике просто приносит Креону указ на подпись. Чистое кафкианство: замок, процесс, немая тьма.
Морфов – непревзойденный мастер сценического символа. Креон впервые появляется на сцене, поднимаясь из-под сцены как посланец Аида, ада, представитель безжалостных хтонических сил. И безусловный мастер саспенса: мы вроде бы знаем, чем должно все закончиться, однако каждая новая сцена заставляет в напряжении ждать следующую.
Антигона Анны Слынько – девочка-сорванец, непоседа, архетипическая младшая сестра – как евангельская Мария, сестра Марфы и воскресшего Лазаря, предпочитающая домашним заботам слушать ошарашивающую ее душу проповедь Христа. Исмена Анны Мигицко, напротив, выражаясь не чуждым Морфову сегодняшним просторечием, тупая наштукатуренная телка, которая хоть и искренне любит свою сестру и братьев, но хочет быть как все. Потому что ей, как и Креону, страшно быть не как все. А где есть страх, там, как известно, нет любви. Ею тоже владеет Рок, потому что не владеет Бог, который есть Любовь.
У Креона в заключительном диалоге есть масса дополнительных аргументов:
— Полиник был подонком, отвратительно относился и к сестрам, и ко всей семье,
— он мертв, и ему уже ничего не надо,
— наконец, неизвестно, чей это, собственно, труп – Этеокла или Полиника, потому что после битвы они оба были так обезображены, что отличить их друг от друга не представлялось никакой возможности. И не исключено, что по воле случая похороненным с почестями оказалось именно тело Полиника, а тело Этеокла будет сейчас выброшено псам!
Но ни один из аргументов не работает, потому что для Антигоны Любовь и Милосердие важнее закона. А если это тело Этеокла – то ведь он тоже ее брат! В этом смысле Антигона – чистая христианская мученица до Христа, и Шекспир, создавая образ до конца преданной отцу Корделии в «Короле Лире», безусловно, как и три с половиной столетия спустя Ануй, отталкивался от трагедии Софокла. Еще когда Исмена уговаривала Антигону отступиться и говорила, что она должна, сестра отвечала:
— Я не царь, я не обязана, я не права и я не хочу быть права.
Потому что любить для Антигоны важнее, чем быть правой, быть на стороне той или иной правды, правоты.
Спектакль Морфова состоялся, конечно же, благодаря высоко профессиональному кастингу, блестящей игре актерских ансамблей, рафинированным музыкальным изыскам (например, когда Корифей хора говорит: «и вот начинается трагедия», звучат первые такты «Трагической увертюры» Брамса).
Состоялся, может быть, в первую очередь, благодаря удивительно точной и в то же время разнообразной сценографии Семена Пастуха: она эклектична, но эта эклектика наполнена безупречным вкусом. Античные мотивы в виде доспехов гоплита на Этеокле и Полинике и фигуры белого коня посреди сцены соседствуют со строгими костюмами мафиози прошлого века, в которые одет Креон и его секретарь, и вольным милитари камуфляжей стражников, а также хипповским прикидом Антигоны и пошловатым красным платьем Исмены.
Спектакль Морфова состоялся, и каждый уважающий себя театрал нашего города, по моему мнению, должен его посмотреть. Впрочем, тем, кто приезжает на «Сапсанах» на пару дней из Первопрестольной в город на Неве, тоже советую причаститься. Да и из других городов и весей нашей необъятной страны.
Не пожалеете. Потому что «Антигона» Морфова на сцене ТЮЗа – это огромное театральное событие не только для театра, поставившего ее, и не только для театрального Санкт-Петербурга, но и несомненно для всей России.
