Евгений Хакназаров, Газета Культура, 20.09.2024
Представить сюжет из школьной программы в жанре музыкального триллера —выигрышный ход для молодежного театра. Но развлечься у публики не получится: лермонтовский текст тяжел, действие драматично, картинка мрачна. Это зрелище подойдет не каждому — пусть спектакль и обладает всеми признаками хита.
Сусанна Цирюк выпустила свой первый спектакль в качестве главного режиссера петербургского ТЮЗа. Ее крайне многочисленные работы известны по всей России, а в Северной столице она, в частности, поставила красивый «Винил» в местном Мюзик-холле и кассовые «Алые паруса» в том же ТЮЗе. Знакомы с Цирюк не только театралы: автором текста к хиту из «Собора Парижской Богоматери» является также она — несколько лет назад полстраны распевало: «…я душу дьяволу отдам за ночь с тобой».
Про «душу дьяволу» припомнилось и на премьере «Маскарада»: постановка кренится в непроглядную мистику и рок, к которым ведет и первоисточник. Но есть нюанс: если Лермонтов не смог и не хотел обойтись без хрестоматийного бичевания пороков общества, то перед премьерой постановки Сусанна Цирюк заявила, что создатели спектакля уходили от социальности, а на первый план поставили «проблемы души».
Чего-чего, а таких проблем и впрямь полно и в премьере, и, что важнее, у самого Лермонтова — как во время создания «Маскарада», так и вообще по жизни. Здесь не обойтись без биографического и исторического экскурса, тем более что речь идет о тексте, ставшем одним из символов русского театра.
Итак, перед нами 1835 год. На дворе и при дворе расцвет николаевской реакции, интенсивное «цементирующее» законотворчество с целью замены устаревшего Уложения 1649 года, ограничение университетских свобод и автономии. Как бы ни хотелось авторам постановки, от социальности уйти не получается: все эти исторические обстоятельства не могли не сказаться на повседневной жизни дворянства как системообразующего элемента государства. Напряженность витала в воздухе, которым дышали высший свет и знать рангом пониже, где и обретался Михаил Лермонтов. Атмосфера «фиги в кармане» уже не могла ограничиваться эскапизмом, как-то: переходом в католичество, бегством в хозяйственные хлопоты, направленные на улучшение экономики крепостных усадеб, обреченных ходом истории, — вспомните про отсылку к Адаму Смиту в «Онегине». Даже искусства и творчества мыслящим личностям не хватало, а Пушкин так и вовсе к тому времени перешел в открытую оппозицию. Про солнце русской поэзии я неспроста: Лермонтов хоть и не был знаком с Александром Сергеевичем, но почитал его за образец и, возможно, нравственный идеал. И что же? Пушкин гоним в свете, критики трусят хоть словом обмолвиться про его свежего и прекрасного «Золотого петушка», последнюю сказку поэта. Зато грязных намеков и обмолвок, касающихся семейной жизни Пушкина, хоть отбавляй. Предполагаю, что на создании «Маскарада» такая ситуация не могла не отразиться: Лермонтов, рассказывая историю Арбенина, про его травлю светом, вполне мог черпать вдохновение в салонных пересудах.
Именно салоны являлись в те годы главными сценами дворянской жизни. И — чем строже жизнь, тем ярче развлечения: балы, званые вечера, представления. «Здесь все по горло в праздниках», — пишет 4 января 1835 года мать Пушкина Надежда Осиповна своей дочери Ольге Павлищевой. А среди праздников гремят балы-маскарады, на которых бывают все, в том числе и император с семьей — инкогнито, разумеется. На то и созданы маски. Лермонтов к тому времени выпустился из Школы гвардейских прапорщиков, а значит, может посещать подобные мероприятия, не будучи больше скованным требованием распорядка, предписывавшего в 21 час вечернюю зорю и отбой. Разумеется, на самом высоком уровне юный поэт не блистал: не по чину, да и, по свидетельствам современников, комплексовал — хром, сутул, неказист — и оттого язвил, злобствовал. А вот на маскарадах, устраиваемых известным богачом Василием Энгельгардтом, где и разворачиваются события лермонтовской драмы, бывал. Тем более что никакой протекции или особенных условий для доступа не требовалось: купи билет и проходи. И еще одно наблюдение. В любое смутное время возникает большая охота к мистике, популярность идеи рокового возмездия и т.п. В сезоне 1834/35 года на оперных сценах Москвы и Петербурга безусловным хитом стал «Роберт-дьявол» Джакомо Мейербера. Духовные власти возмущались, именование нечистого из названия исчезло, но не более того — самому императору Николаю сюжет и музыка пришлись по вкусу. Билетов было не достать — тому же Пушкину с трудом удалось раздобыть заветный трофей для своей тригорской подруги Евпраксии Вревской, милой Зизи из пятой главы «Онегина». Сам Пушкин закончил «Пиковую даму» мистичней некуда. Все зачитываются свежим гоголевским «Вием». К атмосфере общественной напряженности прибавляется предвкушение обреченности. Понятно, почему «Маскарад» Лермонтова именно таков, каким получился, — сумрачный, инфернальный, горький.
Спектакль Сусанны Цирюк наследует духу лермонтовского «Маскарада» в полной мере, и в этом большая ценность спектакля. Бережное отношение к тексту — утраченное качество для новаторских постановок классических произведений на современной сцене. ТЮЗ имени Брянцева, хоть и позволяет себе крайне бережную игру с классическими строками, почти лелеет поэта, чьи слова звучат четко, по-театральному в самом лучшем смысле. Ну а как же облачение драмы в форму музыкального спектакля? Мюзиклом назвать постановку не берусь — все же и жанр этот воспринимается как что-то легковесное, а «Маскарад» отнюдь не таков. И музыкальный текст не шлягерный — но сейчас это не упрек: партитура композитора Василия Тонковидова полна высоких эмоций, без опрощения, неизбежного при создании сочинений, рассчитанных на подпевание в караоке. Очень понравились музыкальные цитаты, сделанные Тонковидовым, — дань уважения легендарной музыке Арама Хачатуряна к трагической постановке «Маскарада» в Театре Вахтангова, премьера которой прошла 21 июня 1941 года. Не могу удержаться, чтобы еще раз не подчеркнуть роковые обстоятельства в судьбе «Маскарада»: съемки фильма Сергея Герасимова по драме Лермонтова были завершены в тот же день, 21 июня. Самолет с негативом ленты разбился по пути из Ленинграда в Москву, уцелела копия.
Вернемся к премьере. Работа художника-постановщика Алексея Тарасова не впечатлила совершенно. Картинка, конечно, стильная. Округло пространство, в котором перемещаются персонажи: кушетка для бесед — игорный зал — уборная несчастной Нины с зеркалом. Можно спуститься на передний план, где живописно набросаны свалившаяся хрустальная люстра, раздолбанные клавишные и бричка с поломанной колесной осью. На заднике снова все замкнуто в круг: очертания знаковых силуэтов Санкт-Петербурга и их отражения налетели на покосившуюся ось Александрийского столпа. Все — слиянье черного и белого, разве что изящные перила смутно золотятся. В том и беда, что все здесь предсказуемо для трагической истории. Такое явлено десятки раз, даже как-то довелось в каком-то мультике видеть Машу из «Щелкунчика», бегущую на фоне покосившегося силуэта замороженного Дворцового моста. А в постановке литовского режиссера Туминаса, сделавшего «Маскарад» в Театре имени Вахтангова, и вовсе черно-белый кладбищенский тон. Это явно игра на понижение: поместить действие в контрастный монохром — трагедия, мол. Роковые страсти. Обреченность. И артистам, конечно, демонстрировать эти страсти становится легче. Думаю, если бы удалось подчеркнуть трагедию на роскошном, ярком визуальном материале, подразумевавшемся в богатом доме Энгельгардта, устроившего роковой маскарад, то история Арбенина и Нины воспринималась бы куда более пронзительной.
Монохромная палитра предписана художником Жанной Усачевой и костюмам героев. Но здесь все гораздо удачнее: отличный крой одеяний, авангардистские кринолины у дам, воздушно-траурное платье Нины и стильный брючный образ баронессы Штраль. И снова акценты: пыльное бордо мужских сорочек и галстуков, цветная вставка в клеше брючин у Штраль. Фактурная обувь и аксессуары. Если бы не штаны князя Звездича, вероятно, очень удобные для кульбитов, но абсолютно не держащие форму и напоминающие подогнанный под конечности мешок из плащевки, то все было бы вообще прекрасно.
Роль Арбенина абсолютно комфортна для стремительно распространяющегося в репертуаре ТЮЗа Дмитрия Ткаченко. Благодаря ему молод не только Арбенин (актеру слегка за тридцать), но и Волшебник из «Обыкновенного чуда», и помещик Смирнов в «Медведе» по Чехову. В то же время Ткаченко выходил на сцену и в юных образах шекспировского Ромео и капитана Грэя из «Алых парусов». Примите к сведению, что в послужном списке артиста также царь Эдип и коллежский асессор Ковалев в гоголевском «Носе» — на редкость завидный разброс характеров и личин. Его работа в «Маскараде» прекрасна: образец мужественности сменяется клинической невротической картиной, рассудок самым естественным образом уступает место безумию. Трагический предсмертный разговор Арбенина с оклеветанной и потому понапрасну отравленной женой может послужить яркой иллюстрацией образцовой мизогинии, не дающей спокойно дышать авторкам, режиссеркам и актеркам. Очень жаль только, что кончина Нины (Анна Потакова) была гораздо убедительнее, чем ее сценическая жизнь. Зато коварная и кающаяся баронесса Штраль актрисы Екатерины Бездель оказалась манящей и чрезвычайно чувственной. Хотя, наверное, это нехорошо, когда второстепенная героиня переигрывает главную. Отдельные теплые слова адресую Наталье Боровковой: роль морализаторствующей и полублудливой старой княжны гораздо более широка, чем прописано Лермонтовым. Из мимолетного упоминания («Но в Петербурге кто не бледен, право? Одна лишь старая княжна, И то — румяны!») родился целый портрет цепляющегося за жизнь поколения. И то правда — отчего бы не вцепиться в молодых да зеленых? Ведь есть что порассказать — нашлись бы слушатели. Истинно, нет маленьких ролей — Наталья Боровкова прекрасна и заслуженна по-настоящему.
Новый спектакль густо населен: помимо персонажей второго плана здесь обилие массовки — поющей и танцующей. ТЮЗ имени Брянцева уже давно пользуется репутацией склонного к музицированию коллектива. С приходом на должность главного режиссера одного из ведущих специалистов по мюзиклам в стране эта тенденция, несомненно, усилится. А пока мы можем слышать в спектакле и хоры, традиционные по стилистике для сверхуспешных проектов, и заупокойную, экстатически преподнесенную песнь. Все это, как и работа создателей в целом, производит впечатление — порой сильное. Но я бы не стал рекомендовать «Маскарад» к посещению всем. Поклонники беспримесной классики и морали, видящие разврат даже в губной помаде, положенной на полтона ярче, сделают хорошо, пройдя мимо. Опять же, подумайте дважды, прежде чем купить билеты, те, кто трудно воспринимает поэзию на слух. Тем более что Лермонтов вовсе не Пушкин с легким, блестящим и запоминающимся слогом — пару строк из «Евгения Онегина» процитирует любой из наших читателей, а вот что-нибудь из «Маскарада», с ходу, не задумываясь? То-то же. Лермонтов требует особого труда, даже если поэта преподнесли в виде музыкального спектакля.
